

Аркадий Зельманов
Фрагмент книги "Люди-вехи новосибирского кино"
2010 год
АРКАДИИ ЗЕЛЬМАНОВ
СОЗДАТЕЛЬ
НОВОСИБИРСКТЕЛЕФИЛЬМА

Для человека, проведшего большую часть молодости в военных погонах, перевод из замдиректора телестудии в заведующие не самого важного отдела не мог не восприниматься, как разжалование из подполковника в старшие лейтенанты, в лучшем случае — в капитаны. Ситуация, близкая к катастрофе. Но тридцатисемилетний Аркадий Зельманов, на удивление другим и самому себе, пережил её более чем сносно. В голове, освободившейся от ежедневных разнородных замдиректорских хлопот, наконец обозначились вполне чёткие приоритеты в довольно сумбурно катившейся жизни: стратегический — закончить затянувшееся получение юридического образования, тактический — поглубже вникнуть в кино.
Вникать в кино Аркадию было написано на роду. Не только потому, что для довоенных мальчишек оно было самым лакомым блюдом досуга. И даже не потому, что через два дома от его собственного располагался кинотеатр «Юнг-штурм» (ставший в начале войны «Пионером»). А главным образом потому, что директорствовал в «Юнг-штурме» брат Семён, через некоторое время ставший во главе всей кинофикации города. Новости, проблемы кино — частые темы за семейным столом, и естественно, что в планах подрастающего парня рано замелькал киноинститут.
Но и приключившиеся личные обстоятельства, и обстановка в стране к окончанию школы заставляют принять совсем другое решение: в 1939 году Аркадий — курсант Свердловского общевойскового училища. В апреле 1941-го оно окончено, а в начале июня лейтенант Зельманов принимает под своё командование взвод отдельной разведроты одной из частей Киевского военного округа.
По «иконостасу» парадного пиджака Аркадия легко читается чуть ли не весь ход Отечественной войны: медали «За отвагу», «За оборону Киева», «За оборону Ленинграда», «За оборону Сталинграда». С октября 1943-го по июнь 1944-го Зельманов — слушатель Высшей школы контрразведки «Смерш», а затем фронтовой путь продолжается: медали «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией», два ордена и три медали Польши, где проходила его послевоенная служба.
Любопытно, что общительный и порой даже избыточно словоохотливый человек, Аркадий очень редко рассказывал о военных эпизодах своей жизни. Перебирая и немалое число совместных длительных командировок, и довольно частые общеколлективные и семейные застолья, припоминаю, пожалуй, единственный случай. Как-то, по-моему, в Риге, зашёл разговор о личном общении с известными писателями. Я припомнил Паустовского, Окуджаву, Липатова, он назвал Залыгина и Казакевича, который был дружен с московской семьёй его большого родственного клана.
В 1943 году, в пору обучения Аркадия на курсах «Смерш», он зашёл как-то в гости к своим московским родственникам, где и познакомился с пришедшим туда же писателем. Казакевич настойчиво расспрашивал о войне, и Аркадий в числе прочего рассказал случай из своей личной жизни времён обороны Сталинграда. Каково же было его удивление, когда много лет спустя он распознал рассказанную им историю в сюжете новой повести Казакевича «Двое в степи» (ещё позднее по ней был снят одноимённый фильм). Сюжет следующий: молодой офицер в суматохе боёв обвиняется своим командиром в каком-то серьёзном упущении. Разбираться на месте — недосуг. Офицера берут под арест и под конвоем такого же молодого солдата отправляют в вышестоящий штаб. Сложные психологические отношения между этими двумя людьми, развивающиеся в ходе неблизкой и опасной дороги в штаб и составляют содержание повести. Характеры, развитие отношений, по словам Аркадия, — придумка писателя, а вот факт ареста и конвоирования по выжженной сталинградской степи — всё это из его рассказа писателю в 1943 году: он был тем самым арестованным офицером. Обвинение с него, кстати, было быстро снято после несложного разбирательства.
Всё, больше про войну из множества всяческих разговоров с Аркадием ничего не вспоминается. Почему он избегал этой темы? Дело, сдаётся, вот в чём. Весьма щедро наделённый от природы мужской статью и умело подчеркивающий её одеждой и аксессуарами, обладающий хорошими манерами и доброжелательной, чуть снисходительной общительностью, Аркадий, сознательно или бессознательно, сложил свой имидж — человека удачливого, победительного. И в этот имидж не укладывались ни его воспоминания о кошмаре первой половины войны, ни, очевидно, драматические неоднозначные коллизии его деятельности в контрразведке во второй её половине, к тому же, скорее всего, ещё и плотно прикрытые подпиской о неразглашении «военной тайны». И, конечно, имиджу этому никак не подходили эпизоды из его послевоенной жизни периода службы в госбезопасности. После войны попал в Польшу. Тут появилось естественное желание расслабиться, отойти от окопной жизни, вкусить прелестей мирного существования. Очень скоро проявилась и врождённая склонность к эпикурейству — хорошая компания, обильный стол, красивые женщины. Когда же это соединилось ещё и с обретённой на фронте привычкой снимать стресс с помощью рюмки, по службе пошли сбои. В итоге пришлось сначала расстаться с Польшей и отправиться в Белоруссию, а ещё через пару лет и вообще уйти из органов госбезопасности.
На исходе третьего десятка лет потерять привычный с юности образ жизни, не имея ни цивильного образования, ни какой-то гражданской профессии, и всё это вдалеке от дома и родных — испытание трудное. Жизнь пошла как-то самотёком, подправляемая лишь партийными рекомендациями: вначале — работа в отделе кадров на заводе, затем — административные должности в культурных учреждениях. Так прошли почти десять лет, пока по настоятельным требованиям обеспокоенной матери не последовало его возвращение в Новосибирск. Приезд сюда в 1957 году как раз совпал с последними приготовлениями к открытию в городе студии телевидения. Брат Семён, бывший работник горкома и обкома партии, к тому времени ставший директором театра оперы и балета, порекомендовал Аркадия бывшему коллеге по руководству областной культурой Григорию Казарновскому, назначенному директором телестудии. Тот с удовольствием согласился: он сам прошагал по дорогам войны все её четыре года, и ему очень подходил в помощники бывший боевой офицер, к тому же и с опытом работы в культуре. По его расчётам, у них с Аркадием мог получиться очень хороший тандем в руководстве новым делом. На деле же вышло несколько иначе.
Григорий Иосифович Казарновский был колоритной личностью. Уже с детства прошёл нелёгкую трудовую школу, получил режиссёрское образование, после войны к режиссёрскому прибавил ещё и театроведческое, руководил городской и областной культурой, в качестве директора открывал Новосибирскую консерваторию. А ещё одно, и немалое, время был кумиром футбольных болельщиков: несмотря на небольшой рост, темпераментно защищал ворота местной команды. О характере же этого человека можно судить по такой, совсем не привычной для партийных документов характеристике: «Он может одновременно говорить с тремя-пятъю товарищами. Его кабинет часто похож на страшное судилище, а сам судья — на беспощадного оратора, с могучими голосовыми связками. Казарновский — остроумный человек и дальновидный руководитель. Он может зажечь людей идеей и добиться её претворения в жизнь».
Многое из отмеченных здесь черт, хотя и в менее ярких тонах, присуще было и Зельманову. А два медведя в одной берлоге, да ещё и с учётом бешеного темперамента Казарновского... В общем, слаженного тандема не получилось. К тому ж порой давала о себе знать пагубная фронтовая привычка Зельманова. После одного из таких срывов и последовало его разжалование в заведующие сектором выпуска. Наметившаяся было перспективная административная карьера Аркадия, продлившись чуть больше года, оборвалась. Надо было всё опять начинать с нуля.
Впрочем, на телевидении тогда почти всем приходилось начинать с нуля, или почти с нуля, и многие совсем не сразу нашли здесь своё место. Не одинок оказался Аркадий и в своём стремлении поглубже вникнуть в кино, теснее сдружиться с ним. Мало кого из тех, кто пришёл на телевидение в середине-конце пятидесятых, знаю это по себе, не обуревало то же самое стремление.
Что представляла собой телестудия в Новосибирске, впрочем, как и в любой другой провинции, в 1957 году? Для жителей города — чудо, волшебную возможность смотреть всегда любимое кино, пусть и на сильно уменьшенном экране, но зато не выходя из дома, сидя на диване. А что для служителей нового чуда? Какой инструмент предоставлялся человеку, рискнувшему работать на телевидении?
Был крохотный, меньше сотни метров, павильончик (большой войдет в строй только через год с лишним). В нём стояли тяжеленные, под два центнера, камеры, привязанные толстенным, не слишком длинным кабелем к электроразъёму в стене. С их помощью можно показать говорящего (или поющего) человека да какую-то фотокартинку. Есть телекинопроектор для демонстрации кинофильма и диаскоп, с которого опять-таки можно показать лишь специально подготовленную фотокартинку. Есть микрофон для передачи речи человека из павильона и МЭЗ, чтобы запустить музыку, сопровождающую картинку. Всё! Даже показать «жизнь коридора» рядом с павильоном этим арсеналом вам не удастся. Что уж говорить о жизни улицы, завода, театра, города, села?! Продемонстрировать можно только то, что удаётся привезти, принести, протащить в павильончик. Или предварительно снять на фото, но фото удобнее рассматривать в газете.
Нет, подлинная жизнь на экране — в движении, поворотах, оттенках — возможна лишь в кино! На первых порах именно кино могло стать надёжной палочкой-выручалочкой телевидения. Это понимал и замдиректора Зельманов, но особенно остро почувствовал Зельманов-завсектором выпуска, главной диспетчерской студии, собирающей утверждённые замыслы и распределяющей под них технические средства. Собственная киносъёмка — самое заветное желание любой группы, берущейся за создание какой-то передачи. «Выбившие» киносъёмку — настоящие счастливчики! Правда, таких долгое время было мало.
В первом же штатном расписании значился кинооператор. Только вот где его взять, где проявлять и монтировать снятое им, не значилось. Вроде бы Новосибирск — старый киношный город, есть и студия кинохроники и копировальная фабрика, но там свои расклады и свои запарки — дай Бог расхлебаться! Да и отношение к телевидению, как к малому, совсем несмышлёному ребёнку. Так что даже заполучить на студии хроники оператора на постоянной основе не получилось. Лишь напором Казарновского и дипломатическими уловками Зельманова удалось уговорить ветерана-полупенсионера Мелехова, начинавшего снимать ещё в начале 30-х, на временное совместительство.
Но какой же был праздник в коллективе, когда 28 октября 1957 года в передаче «Наш город» прошли первые самостоятельно снятые студией эпизоды! А 8 ноября показан 17-минутный репортаж о вчерашнем заседании общественности и демонстрации по случаю торжеств в честь 40-летия революции. Камеру пришлось арендовать в институте «Кузбассгипрошахт», проявлять плёнку — на студии кинохроники, а выдавать её в эфир — в негативе, что позволяла студийная техника, давая при демонстрации нормальное изображение.
Увы, такие счастливые дни, когда одномоментно удавалось соединить событие, где-то выпрошенную камеру, оператора и быструю обработку плёнки, выпадали много реже, чем хотелось. В 1958-м вроде бы полегчало: в конце года появился большой (за 300 метров хоть хор, хоть театр поместится) павильон. После почти двухгодичных хлопот запустилась, наконец, ПТС (передвижная телевизионная станция), и появилась возможность выходить за пределы павильона. Правда, этот автомонстр, размером в два поставленных друг на друга троллейбуса, и всё с теми же привязанными к нему тяжеленными камерами едва-едва передвигался даже по городскому асфальту, и использовать его можно было мизерное количество раз в месяц. Так что мольб в Москву о расширении собственных киносъёмок не уменьшилось, и они стали изощреннее — например: «Зрители справедливо упрекают студию в обилии в её программе кинофильмов. Эта критика справедлива, так как дальнейшее расширение кинопрограмм грозит превратить студию в своего рода всего лишь посредника между киноорганизациями и зрителем». Это из отчёта студии в столицу.
Эпистолярный натиск а ещё больше регулярные набеги Казарновского в столицу приносят свои плоды. В середине 1958-го студия получает две камеры «Конвас», плёнку и машину для её обработки, а ближе к концу года — аж синхронную (запись изображения и звука одновременно) камеру «Москва». Вместе с ней тут же спускается план на концертные съёмки для всесоюзного обмена. Почти сразу выделяется и первый штат для студийного киноподразделения. Оно называется «съёмочной группой» и состоит из 10 человек: два кинооператора и кинорежиссёр с ассистентами, один осветитель, остальные — технические работники.
Формально заботы о «съёмочной группе» не входят в компетенцию ни замдиректора, ни завсектором выпуска, но Аркадий сразу же проявляет к ней интерес и активно помогает в обустройстве. Расчищается подвал для кинолаборатории и запуска проявочной машины, для работы на ней сманивается с копировальной фабрики и спец — Михаил Семёнов, проявщик ещё с довоенным стажем. Приглашается из Омска оператор Георгий Распевин — ассистент одного из корифеев довоенного советского документального кино, сосланного в Сибирь, Бориса Цейтлина. Организуются (не без протекции брата) съёмки первой концертной программы студии — выступления солистов Новосибирского театра оперы и балета — для всесоюзного обмена. Зельманов вникает в работу «съёмочной группы» всё больше и больше и расстается в конце концов с сектором выпуска, чтобы сменить не очень внятного киноруководителя. Шагом этим Зельманов опускается в студийной иерархии ещё ниже, в армейском пересчёте — где-то на уровень лейтенанта, даже старшины, но делает это совершенно сознательно: новое дело его уже сильно затянуло, и Аркадий чувствует в нём большую перспективу.
Через полгода после его перехода в «съёмочную группу» случилось знаменательное событие в жизни отечественного телеэфира ЦК КПСС принимает постановление «О дальнейшем развитии советского телевидения» Целый раздел в нём посвящён телевизионному кинопроизводству. Отмечен большой вклад кино в становление телеэфира, а роль его в дальнейшем развитии телевидения определятся как очень значительная. Для выполнения этой ответственной роли телевизионный Госкомитет совместно с Госпланом и Совмином обязывался в течение двух лет обеспечить все основные заявки студий на оборудование. Партийное слово на сей раз оказалось не просто выражением благих намерений. Это быстро почувствовали в Новосибирске. Буквально на глазах уходит время, когда из-за отсутствия узкоплёночных камер всё снимается на широкую плёнку (дорого и медленно), да и этих камер всего две на троих операторов, и приходится даже нежную прихотливую «Москву», рассчитанную на художественные павильонные съёмки, тащить в пыльное поле, чтобы снять репортаж об уборке урожая. Почти исчезает дефицит со звуком и светом. Закончились страдания кинолаборатории в тесном подвале и съёмочной техники по углам коридора: Зельманов «пробивает» и в фантастические по тем временам сроки осуществляет строительство «кинокомплекса». В кавычках, потому что зто всего лишь одноэтажное барачное здание, разгороженное стеклоблоками: четверть — монтажная комната, остальное — проявка. Но по тем временам — почти хоромы!
Однако решение одних проблем обострило другие, важнейшие из них — кадровые, технические и творческие. Если с техническими кадрами в большом городе решить вопрос более-менее просто, нужна лишь настойчивость, то с творческими — совсем не легко: у операторов и режиссёров зарплаты ниже, чем на студии кинохроники, дополнительных постановочных выплат нет вообще. Главная приманка того времени — жильё — неосуществима: по традиции местного обкома культура обслуживается по остаточному принципу, исключение делается только для театра оперы и балета, кино же получает остаточное от остаточного. Это тебе не Кемерово, где для каждого приглашённого — тут же жильё! Знаю не понаслышке: на распределении в МГУ меня сватали в столицу Кузбасса, позванивая ключами от квартиры.
Ждать при таком раскладе спецов из ВГИКа (институт кинематографии) не приходится. Отношение новосибирских кинохроникёров к телевидению несколько потеплело, но ровно настолько, чтобы соблазниться лишь паре человек, засидевшихся на студии кинохроники в ассистентах. Оставался лишь один путь, которым тридцать лет назад и пошли основатели городской студии кинохроники, — ставка на фанатов из числа кинолюбителей. Их хватает и в самом Новосибирске, и в соседних городах, где считалось престижным перебраться в крупный центр с громкой (для Сибири) кинематографической биографией. Важно было лишь не промахиваться с выбором кандидатур. И тут, думается, Аркадию (а окончательный выбор был за ним) помогли и врождённые менеджерские способности, и его опыт догражданской деятельности, который здесь оказался совсем не бесполезным. По крайней мере, за четверть века совместной работы с ним не припомню ни одного существенного прокола с приглашениями.
Кстати, один из существеннейших принципов отбора будущих сотрудников появился очень рано и старательно поддерживался Зельмановым, хотя и доставлял ему порой немалые административные хлопоты. Первые двое из приглашённых в кинооператоры почти закончивший строительный институт Лёня Сикорук и выпускник местной партийной школы Георгий Распевин — почти сразу заявили о своём решении поступить на заочный операторский факультет ВГИК. Их решение было горячо поддержано. И впредь почти все принимавшиеся на работу либо уже были заочниками этого института, либо объявляли о своём решении там учиться. Иногда на сессию уезжали сразу два-три оператора, и Зельманову приходилось ужом вертеться, чтобы не завалить план, но их всегда отпускали.
«Съёмочные группы» создавались на телестудиях в качестве неких подсобных подразделений к основному, ежедневному эфирному хозяйству, хотя зачастую давали наиболее эффектный и эффективный урожай. Основная их продукция на первых порах изобразительные вставки, досъёмки к каким-то частям большой телепередачи, в лучшем случае — незатейливый репортаж. Изредка появлялись и передачи, целиком снятые на плёнку. Назвать их фильмами, или даже согласно первоначальной терминологии — телевизионными киноочерками — значит взять грех на душу. Журналисты редакций писали словообильные тексты, которые должно было иллюстрировать киноизображение. Монтировали плёнку редакционные режиссёры, пришедшие кто откуда: в лучшем случае из театра, но это могли быть и бывшие учителя, врачи, инженеры... Каждый действовал в силу своего разумения, от кинематографического обычно далёкого. И поэтому в Новосибирске пару лет не было снято ни одного «телевизионного киноочерка». Это вызывало у Казарновского даже ревнивую досаду: вон в Томске киноочерки снимают и даже дипломы за них отхватывают, а у нас на базовой по Западной Сибири студии один пшик.
источники и ЛИТЕРАТУРА
-
«История города. Новониколаевск-Новосибирск». Новосибирск, 2006, т. 2, стр. 480
-
ГАНО (Государственный архив Новосибирской области), Ф П-62, оп. 6, д. 158, л. 90
-
«История города. Новониколаевск-Новосибирск». Новосибирск, 2006, т. 2), стр. 481
-
ГАНО. Ф П-62, оп. 6, д. 158, л. 81
-
ГАНО. Ф 1698, оп. 1, д. 171, л. 27
-
Там же, д. 167, л. 8
-
«Советская печать в документах». М., 1965, стр. 135
-
ГАНО. Ф 1698, оп. 1, д. 171, л. 29
-
Там же, д. 337, л. 17
-
Там же, д. 1485, лл. 1-2
-
Там же, д. 1329, л. 10
-
Там же, д. 763, л. 34
-
Там же, д. 2425, л. 27
-
Там же, д. 1662, л. 16
-
Там же, д. 1486, л. 29
-
ГАНО. Ф П-62, оп. 6, д. 168, л. 11
-
Там же, д. 169, л. 32