...ОН УМЕЛ СЛЫШАТЬ

Юрий Николаевич Малашин. Киносценарист. Кинорежиссер. Заслуженный деятель искусств России. Вся творческая жизнь Малашина связана с новосибирским телевидением, «Новосибирсктелефильмом». Первые игровые фильмы студии «У нас есть дети», «Истребитель», «Сердце», «Не потеряйте знамя» были сняты по сценариям Юрия Николаевича. По иронии судьбы и последние игровые фильмы студии — «Тайга»,

«Мы и наши лошади» — так же были сняты по сценариям Малашина. Но в этих фильмах он выступил и в качестве режиссера. Вообще же в активе этого талантливого человека без малого сотня картин, документальных и игровых, где он был и сценаристом, и режиссером.

Воспоминаниями о замечательном режиссере и талантливом человеке делятся герои его фильмов «Береста сибирская» и полнометражной картины «Березовые голоса» Юрий Михайлов и Валерий Томилин-Кривоногов, художник Владимир Авдеев, работавший с Малашиным на игровом фильме «Тайга».

Также мы печатаем отрывок из книги композитора Аскольда Мурова «Заколдованный круг», автора замечательной «Тобольской симфонии».

22 июня ровно в 4 часа в Доме актера начнется творческий вечер, посвященный памяти Юрия Малашина.

Юрий МИХАЙЛОВ, Валерий ТОМИЛИН-КРИВОНОГОВ, мастера-берестянщики

 

Светлая память Юрию Николаеви­чу, который создал прекрасных два филь­ма. Один завоевал «Гран-при». Эти филь­мы позволили нам ощутить свою значи­мость. Недавно забирали выставку бере­сты из Томска, встретились с томичами, которые тоже снимались в фильме. Они очень светло вспоминали Юрия Николае­вича.

Интересно он познакомился с нами. Юрий Николаевич нас не знал. Он должен был поехать снимать по Сибири мастеров-берестянщиков. Его и наш друг Николай Васильевич Чирков, сни­мавший нас для кемеровского телевиде­ния, говорит: — Ты заедешь в Мариинск. Там есть такие мужики... — Юрий Нико­лаевич говорит: — У меня свой маршрут, командировочные получены, пленка... — Чирков: — Ты заедь, не пожалеешь, та­кие мужики отпадные — и поговорить, и попеть, и поплясать... Что угодно. И мас­тера. — И Юрий Николаевич, в наруше­ние своего графика, заехал к нам. Зае­хал — и полюбил нас. Не стесняюсь это сказать, так получилось, сразу по сердцу пришлись. Юрий Николаевич необыкновенно тактичный человек. С ним было приятно общаться. У меня лакмусовая бумажка жена Тамара. Если ей человек по душе, мне это всегда заметно. Юрий Ни­колаевич сразу лег на сердце. Фильм-то вообще был построен на монологах на­ших. Он сидел напротив тебя, за каме­рой, и не задавал ни одного вопроса. А тебе хотелось говорить ему. Говорить, говорить... И вот это качество очень цен­ное, человечное. Он умел слушать.

 

Когда человек умеет слушать, чув­ствуешь, что он тебя понимает. Ведь не каждому рассказываешь... Мне нрави­лось, что он позволял нам быть естест­венными. Никакой позы не делал из нас. При этом сохранял природный такт.

Хотя бы в отношении бересты. Вспомни — прекрасные, чудные кадры могли быть в фильме, когда снимали бе­ресту. Он посчитал, что пока травмиро­вать зрителя этим не надо. Просто он щадил зрителей своего фильма. Это тоже хорошо.

Юрий Николаевич был матерый, в соку, много чего сделать в жизни успел. Я вспоминаю, как он привез показывать второй фильм. Он, как ребенок, волно­вался. В кинотеатре, где картину дол­жны были показывать, собрался полный зал народу. И когда мы на экране увиде­ли огромные свои работы, увеличенные, зал сидел затаенный, и нас он показал так, как увидел, — по-своему, под таким углом зрения, что наши близкие, друзья растерялись. Это очень ценно. Он успел заметить раньше их какие-то в нас изме­нения. И когда фильм закончился — я поразился — в зале стояла гробовая ти­шина. Потому, что фильм ударил по моз­гам. Помню это состояние — действите­льно, был удар. И никто не задал ни од­ного вопроса. Юрий Николаевич, види­мо, ждал вопросов, предполагал: вопрос ответ... Но все стали расходиться, ни­кто не подошел, ничего не сказал. И я увидел, как он переживал. И у меня даже не нашлось слов утешительных. Я оша­рашен был этим фильмом тоже. Эта его реакция... он был раним, как ребенок.

Этот фильм, когда я в Париже был, показывали в ЮНЕСКО. Там все были поражены. Фильм неординарный. Ровно час идет, а смотрится с интересом, вни­мательно.

 

Когда я был в Америке, познако­мился там с русскими, которые там про­живают. Мы сидели, выпивали, обща­лись прекрасно, пели песни. Стали ухо­дить. Уже разговор ни к чему не обязы­вающий, на уходе, на отлете уже. А Юрий Росс, как сейчас помню фамилию, говорит: — У меня тоже есть в Сибири знакомый. В Новосибирске, режиссер те­левидения. — У меня сердце екнуло, ве­ришь... Спрашиваю — кто? Он говорит

у меня визитка... И пока он в карман лез, у меня все спало в душе... Достает

Малашин Юрий Николаевич. Я упал просто. Вот такие бывают случаи.

Юрий Николаевич нам очень помог. Он познакомил нас с мастерами россий­скими, тогда — советскими. На ВДНХ, на фестивалях. С мастерами всех союзных республик. Он вовремя сбил с нас звезд­ную спесь. Не успев «зазвездиться», по- чувствовали — таких мастеров много. И это прекрасно. И Юрий Николаевич был одним из учителей для нас. Он тоже по­мог нам не «зазвездиться». Снимал нас, как звездочек, но очень тактично. При этом показал, что мы обыкновенные люди. Это очень хорошо.

 

Вообще остались светлые воспо­минания. Теплые и печальные. Я думаю, он сейчас порадовался бы за нас, что мы не стоим на месте и работаем. Этот фильм нам помог. Очень важно для мас­тера, когда у него есть имя. Юрий Нико­лаевич также создавал наше имя, участ­вовал в этом. Но всегда и говорил, что имя не пригодится, если вы перестанете быть самими собой, перестанете рабо­тать. Вот это очень мне помнится. Очень хорошо.

 

 

Владимир АВДЕЕВ, художник

Был это одна тысяча девятьсот во­семьдесят пятый год. Я закончил работу у Сикорука, а Юрий Николаевич запускался с «Тайгой». Директором у него был Женя Ездаков. Фильм игровой, мне хотелось поработать на картине, я подошел к Жене и говорю: — Предложи меня... Он позна­комил меня с Малашиным. Я и до этого встречал Малашина на студии и видел, как все с ним советовались по самому разному поводу — истории, архитектуре, например. Он не только что-то предлагал, он и умел всегда привести убедительные доводы. А мне всегда нравились и нра­вятся люди умные, много знающие, много умеющие, и что еще очень важно — мно­го понимающие, прошедшие жизненную школу, имеющие свой жизненный опыт. Вот такие первые впечатления о Юрии Николаевиче.

Мы с ним встретились, он дал мне сце­нарий, по его же просьбе я прочитал по­весть Проскурина. Когда прочитал сцена­рий, понял — мне, чтобы разговаривать с режиссером, нужна консультация, причем, квалифицированная. Я пошел к своему знакомому, все у него узнал, взял массу фотографий и уже после этого состоялся разговор с Малашиным. И опять же, что меня расположило к нему? Он увидел, что я подготовлен, знаком с материалом, по­нял, что мне рассказывать лишнего не надо, мы сразу переключились на основ­ные задачи. Мне понравилось, что он ува­жительно относится к профессии.

Работалось с ним нормально. Вся сложность была в том, что это был пер­вый игровой фильм Юрия Николаевича. И он переживал очень, нервничал. Он хотел, чтобы этот фильм максимально был его. У нас сложились нормальные человеческие отношения, и потом, когда вместе не работали, перезванивались, я его на свои выставки приглашал.

Как он работал? Андрей Болтнев жил на съемках постоянно. Жил с нами на турбазе «Катунь», и у них с Малашиным беседы были очень долгими. И, как я по­нимаю, всю задачу, которую режиссер ставит перед актером, Малашин ему объяснял во время этих бесед. А не на съемочной площадке. На площадке он только что-то корректировал.

Он, может быть, еще не был режиссе­ром игрового кино, первая работа, но де­лал то, что его обычно не хватает кино­шным, да и театральным, режиссерам. Режиссер должен уметь расположить к себе человека, создать такую ситуацию, чтобы актер ему верил. Без доказа­тельств, всяких там цитат, каких-то иллю­страций. Просто на слово.

У Юрия Николаевича была способ­ность располагать к себе людей. И они сами хотели сделать ему добро. Освети­тели, ассистенты, водилы — все просто хотели сделать ему приятность. Мы жили все вместе, в одном приюте, бесе­ды постоянные — все это настраивало на добрые человеческие отношения. А если видно, что человек много знает, много видел, много умеет, — внушает доверие, авторитет поднимает. Отноше­ния на съемках были очень хорошие.

Всех нас учат профессии, но не учат природе профессии. Юрий Николаевич много лет потратил, чтобы понять природу художественной картины, природу кино, как отношения строятся. Незаконченную рабо­ту дуракам и режиссерам не показывают. Он в такой ситуации говорил: — Вы до кон­ца сделайте, покажите мне, потом будем смотреть, что дальше делать.

Почему я периодически привожу Ма­лашина в пример? Человек, работаю­щий в искусстве, должен относиться к искусству хладнокровно. Потому что ре­зультат эмоционального труда не дол­жен оцениваться эмоционально. Оценка должна быть хладнокровной. Один из искусствоведческих постулатов — все, что нарисовано, написано, — является произведением искусства. А уж какое оно, как соотносится с предлагаемым контекстом — это твоя задача. Юрий Ни­колаевич это прекрасно понимал, и оценки его были искренними и профес­сиональными.

 

Аскольд МУРОВ, композитор

я долго не мог найти подходящий ма­териал. Счастливый случай натолкнул ме­ня на эту тему. Я увидел фильм «Отец го­родов сибирских». Этот фильм меня поко­рил. Я позвонил Юрию Малашину и попро­сил сценарий. Он мне его подарил. Когда я перечитал все страницы, я увидел там мно­го увлекательного. Сценарий построен как чередование авторских отступлений с доку­ментами и фактами истории. В этом сцена­рии исследуется историческая эпоха с XVI по XX век, которая заканчивается сведени­ями о сегодняшнем Тобольске.

Вот такова особенность сценария Юрия Малашина. Прежде всего, это подлинно ис­торические документы, которые находятся в Тобольском архиве. В сценарии они при­водятся дословно. Кроме исторических до­кументов, использована глава из поэмы «Зангези» Велимира Хлебникова (о Ерма­ке) и использованы псалмы. Псалмы для меня являются тем же, что и хоралы в «Страстях» Баха. Они помогают лучше ор­ганизовать всю композицию в целом, бла­годаря их обобщающей функции. Кроме того, они являются достоверным историче­ским фоном. Эта симфония («Тобольская симфония») — произведение историчес­кое, но только в том смысле, что в ней упо­минаются факты, которые имели место в реальности и основаны на подлинных исто­рических документах.